Сердца на копьях: «Уходящая Русь» Павла Корина

На известном снимке конца двадцатых годов запечатлено, как из церкви Симонова монастыря красноармейцы выносят иконы, культовую утварь. Выносят весело, озорно даже, с сознанием исполненного долга: «...до основанья, а затем...» Время меняет взгляды. И вот уже отмечается тысячелетие христианства на Руси, проводятся торжественные богослужения в Успенском соборе Московского Кремля.

Именно под сводами Успенского собора Павел Корин собирался поместить героев картины «Уходящая Русь», для которой он несколько лет писал этюды. Картина не была написана. В мастерской художника после его смерти остался гигантский чистый холст. Серию этюдов, посвященных церкви, Павел Дмитриевич Корин по совету Горького назвал «Уходящая Русь». Но первоначально название было другим - «Реквием». В итоге художник соединил два названия в одно и этим выразил отношение к теме: он предвещал гибель русской церкви в огне революционного пожара.
Сегодня мы знаем, что церковь выжила, обрела свое место в новом обществе, где гораздо больше терпимости во всем. Мы стали свидетелями открытия заброшенных храмов и возрождения монастырей. Мы поняли, что церковь может внести свой вклад в нравственное усовершенствование народной жизни. Но благодаря таланту Павла Корина мы можем почувствовать и попытаться понять эпоху слома судеб и нравственных ориентиров.

Павел Дмитриевич Корин в своей мастерской.
Фото 1960 года.

Павел Корин в годы молодости видел иные картины, он был очевидцем таких сцен, как на упомянутой мной фотографии. Ему, художнику и иконописцу из Палеха, было невыносимо тяжело наблюдать слепое иконоборчество, не принимавшее в старинных досках ни святости культа, ни святости творчества. На свалку, в огонь! Может быть, именно стремление противостоять разрушению замечательного наследия древнерусского искусства и побудило Павла Дмитриевича заняться собиранием икон и церковной утвари. С годами составилась уникальная коллекция, которую художник завещал любимой им Третьяковке.

Наше время, свободное от многих предрассудков и догм недавнего прошлого, позволяет заново прочесть многие страницы истории искусств, в новом свете увидеть творчество художников, кому выпала трудная доля жить и работать в эпоху сталинизма. Павел Корин и его «Уходяшая Русь» резко не совпадали с этой эпохой, провозгласившей главной темой искусства воспевание Сталина и возбуждение всеобщего ликующего энтузиазма.

Корин говорил о трагедии, о крушении вековой традиции. Он не был борцом, но нужно обладать мужеством, чтобы упорно следовать своим путем, делать в искусстве то, к чему лежала душа, говорить, что хотелось сказать. И это при настоящей травле в печати, объявившей художника носителем реакционных взглядов, не принявшим революции. Только удивляешься, сколь благосклонна судьба к Павлу Корину: по тем временам и не за такие грехи можно было отправиться на Соловки или под Магадан. Клеймо изгоя долгие годы лежало на художнике; официальное признание и широкая известность пришли к нему только в последние годы жизни.

Первая персональная выставка Павла Дмитриевича состоялась лишь в 1963 году, когда мастеру было уже за семьдесят. Жизнь кончалась, все главное сделано, а народ, по сути, не знал живописца. Примут ли? Как оценят «Уходящую Русь»? Поймут ли?
В книге отзывов той памятной выставки хранится запись Владимира Солоухина: «Я знал, как и все, что Павел Дмитриевич Корин замечательный художник, но я не знал, насколько он огромен как художник, как не знали этого многие, большинство людей».

П. Корин.
Эскиз композиции картины «Уходящая Русь. Реквием».
Гуашь. 1935 — 1959. 64 х 107.
Государственная Третьяковская галерея.

Произошло подлинное открытие художника, творчество которого долгие годы замалчивалось. Особенно это касалось «Уходящей Руси». И вот она – перед публикой. Хорошо помню своё потрясение: такой правды не видели прежде. Кто-то сказал об этюдах к картине: «Это удар в Царь-колокол». Выставка стала событием в жизни целого поколения. заставила по-новому взглянуть на историю, поставила вопросы, ответы на которые мы начали искать спустя десятилетия после того, как отзвучали сносимые с церквей колокола.

...Весной 1925 года Павел Корин стал свидетелем похорон патриарха Тихона. Похороны состоялись в Донском монастыре. Сюда со всей России съехались монахи, нищие, юродивые, калики перехожие. Корина поразил этот уходящий в небытие мир. Он всю жизнь вел записные книжки и вот тогда, в 1925-м, записал: «Повылазили из всех щелей замшелые схимники».

Двенадцать дней хоронили патриарха. Двенадцать дней над Донским, над Москвой звенели колокола. Художник записал в своей клеенчатой книжке: «Удары колокола. Мрачно, безнадежно». Это было шествие обреченных, но не смирившихся с крушением дедовской старины, фанатично веривших в свою правоту. Они не могли принять новой морали «красных антихристов». Похороны патриарха собрали их на последнее шествие,на последний акт трагедии. По ком звонил колокол? Он звонил не только по умершему, а по всей его пастве, собравшейся для последнего противостояния.

Все двенадцать дней художник неотступно был в монастыре. Прислушивался к разговорам, смотрел, делал в записной книжке зарисовки. Из них потом родились образы картины. В один из дней записал: «С высокого входа собора видно было вдали: по ограде несли гроб, шло духовенство. Народа великое множество. Был вечер перед сумерками, тихий, ясный. Народ стоял с зажженными свечами. Когда выходили из ограды монастыря, были сумерки. Около ограды стояли ряды нищих. В стороне — слепой и с ним мальчишка лет тринадцати. Мальчишка держал чашку, куда ему клали пятаки. Они пели какой-то старинный стих. Мальчишка концы каждого стиха подвывал диким альтом. Мордочка его из-под шапки выглядывала острая, волчья. Помню слова: «Сердца на копья поднимем».

П. Корин. Митрополит Трифон.
Масло. 1929.

Художника поразил горький, истовый стих, в котором неотступная решимость умереть, но веры своей не отдать. Слова эти не оставляли Корина все время, пока он писал этюды к «Реквиему». Первый этюд написан в 1929 году – портрет митрополита Трифона, властительного иерарха. Митрополит был стар и никого не принимал. Помогло ходатайство Михаила Васильевича Нестерова, весьма почитаемого в церкви художника, учителя Корина. Митрополит дал согласие позировать. Ни смирения, ни надежды нет в его лице. Он стоит на пороге смерти, бессильно сжимая посох, утративший символ власти. Но и в этот час бесславия митрополит Трифон не отступит от своей веры.

П. Корин. Молодой монах.
Масло. 1932. 200 х 72.

Такая же яростная убежденность и воля в лице молодого монаха. Художник сознает трагизм его положения и явно сочувствует своему герою, жизнь которого так трагически разошлась с новой историей России. Вот и запись в дневнике: «Опоздал этот монах». Точнее, чем сам Корин, не скажешь. Все они, герои «Уходящей Руси», опоздали...

П. Корин. Нищий.
Масло. 1333. 115 X 130.

В поисках типажей для своей картины Павел Корин часто бывал в Путинках, в церкви Рождества Богородицы, что, по счастью, сохранилась до наших дней и стоит на улице Чехова под боком у театра Ленинского комсомола. Как-то здесь на правом клиросе художник увидел слепого в грязной ветхой рясе, подпоясанной широким солдатским ремнем. Он медленно передвигался, выставив вперед чуткие руки. Слепой поразил Корина, он решил непременно написать его в самом центре своей картины: ведь это символ! Слепота потеря пути, бездорожье, только бессильно вытянутые руки.

Художник уговорил слепого отправиться к нему в мастерскую на Арбате, где несколько дней жил он у Корина. Подойдет к окну и слушает, как звенят внизу трамваи — тогда еще они ходили по Арбату, приговаривает: «А Вавилон-то шумит».

П.Корин. Трое.
Масло. 1933 — 1935.

Павел Корин — прирожденный портретист. Он не довольствуется внешним сходством, для него главное «схватить человека>, как говорил В. Серов. Художник стремится передать в одном портрете всю жизнь человека, его добродетели и пороки, портрет для негоэто сгусток жизненной энергии, это образ судьбы человеческой. Леонид Миронович Леонидов, великий актер, так сказал о портрете, который с него написал Павел Корин: «Когда будут писать об актере Леонидове, пусть смотрят на этот портрет. В нем — правда».

В те годы Павел Дмитриевич вел художественную студию в Музее изобразительных искусств на Волхонке. Был у него ученик Степан Чураков, будущий знаменитый реставратор живописи, участник спасения Дрезденской галереи. У Степана был отец скульптор-самоучка, необычайной стати человек. Корин решил написать парный портрет отца и сына. Эта вещь, может быть, лучшая в портретной серии к «Уходящей Руси». Вот как рассказывал мне Степан Сергеевич Чураков о своем позировании Корину: «Павел Дмитриевич во время сеанса весь уходил в работу, глаза у него горели. Писал жадно. Смотрел в тебя так пристально, что иной раз не по себе становилось... Для него живопись была самосожжением, и он себя не жалел».

П.Корин. Отец и сын.
Масло. 1933.

«Отец и сын» - это духовная сила народа, его нравственная чистота и стойкость, жажда правды и справедливости. Сам Павел Дмитриевич очень любил этот портрет и решил его ввести в композицию переднего края «Уходящей Руси»

Однажды осенью 1931 года в мастерскую Корина на Арбате приехал Горький. Приехал неожиданно. «Наслышан о ваших работах, вот решил посмотреть, - сказал Горький. – Показывайте». Писатель был потрясен, все приговаривал: «Здорово! Черт возьми, как здорово!» Особенно понравился ему слепой из Путинков: «Да у него руки видят!» — сказал Горький. А потом говорит: «Вы большой художник, вам есть что сказать, у вас настоящее, кондовое искусство. Вам надо поехать в Италию — посмотреть великих мастеров...»

Через месяц Павел Дмитриевич отправился в путешествие вместе с Горьким. Казалось, итальянские впечатления, встречи с великим искусством Возрождения должны были заслонить волновавшие его образы «Уходящей Руси». Но он постоянно думает о ней, соотнося свои замыслы с опытом великих мастеров. Сделав рисунок с «Пьеты» Тинторетто в Венецианском Палаццо дожей, Корин записывает: «У меня центр картины... должен быть такого же пафоса и напряжения». Стоя под сводами Миланского собора, художник мысленно выстраивает своих героев, ведь они будут написаны в еще более тесном пространстве Успенского собора.

Вернувшись в Москву, Павел Дмитриевич жадно принимается за работу. Он не читает газет, где его по-прежнему обвиняют во всех грехах, даже покровительство Горького не помогает. Он пишет замечательный портрет М. К. Холмогорова, портрет нищего, серию женских портретов, и среди них настоящий шедевр портретного искусства — схимоигуменья Фамарь. 1935 год - счастливый год для художника. Столько удач! Какие судьбы, какие характеры!

П.Корин. Протодьякон М.К. Холмогоров
Масло. 1935.

Протодьякон Холмогоров - «настоящий Иван Грозный», говорил Корин. Породистый человек, горделивый, осанистый, презирающий суету мирскую и знающий себе цену. Это — не примитивный фанатик, он отстаивает свои идеалы убежденно, со спокойным достоинством.

П. Корин. Схимоигуменья Фамарь.
Масло. 1935. 145 x 75.

Взволновала Корина и судьба «матушки Фамарь». В прошлом грузинская княжна, талантливая пианистка, закончила Петербургскую консерваторию. В один день решила резко повернуть жизнь ушла в монастырь. Жених, блестящий кавалергард, десять лет ждал, но, поняв, что она не вернётся, застрелился.

П.Корин. Митрополит Сергий
Масло. 1937. 244 х 137
Государственная Третьяковская галерея

Серию этюдов к «Уходящей Руси» завершили портреты архимандрита и московского митрополита Сергия. В работе над этюдами определилась живописная манера Корина — густая, пастозная мазок лепит форму Цвет глубок, художник любит цветовые контрасты. Живопись Корина дышит страстью, его горячим сочувствием к героям и его смятением, сомнением.. Ведь взгляды художника менялись под влиянием действительности. Замысел «Уходящей Руси» родился в 1925-м году, а последние этюды написаны в 1937-м!

Итак, 1937 год. Корин готов к написанию великой картины. Этюды закончены, их надо соединить в одну композицию, привести в движение. Началась работа над эскизом картины. Сначала действие разворачивалось на Соборной площади Кремля, затем художник решил перенести его в Успенский собор. Окончательно эскиз был завершен лишь в 1959 году! Через тридцать лет после написания первого этюда. Художник давно приготовил большой белый холст размером почти с «Явление Христа народу», любимой его картины. Умирая, М. В. Нестеров говорил Корину: «С того света, Павел Дмитриевич, грозить пальцем буду — напишите «Уходящую Русь»!»

Но холст остался чистым. Не написал Павел Корин этой главной картины. Можно только догадываться почему. Наверное, ушло время, переменился мир. Эпоха революционных перемен быстро сменилась другим бытиём и другой идеологией. Трагический пафос остался в этюдах, его механически не перенесешь в картину. Свое дело сделала и критика: опускались руки. А там началась война, и новая народная трагедия заслонила лики «Ушедшей Руси». На очередном витке истории реквием потребовался миллионам погибшим уже новой Руси.

Остались этюды — единственная в своем роде портретная галерея тех типажей и характеров, которые, несмотря ни на что, пронесли сквозь время и испытания волю и готовность «Сердца на копья поднять».

С.Разгонов